Я вот только что проявила себя как хозяйственный человек, сварив себе на поздний ужин замечательный суп. Хотя он всё ещё в процессе, я думаю, для истории не так уж важно, говорю ли я сейчас в совершенной форме о уже готовом супе или о почти что готовом. Я замечательно готовлю, хотя, как сказал один мой знакомый, это обычно не блюда, а жратва. Но поскольку я почти избавилась от привычки есть макароны прямо из кастрюльки (потому что в ней сыр плавится гораздо лучше), а тарелки я люблю большие, я могу смело использовать слово блюдо. Я вижу в нём сходство со словом блюз.
Моим блюдам свойственна...Моим блюдам свойственна добрая широта размаха, потому что я щедрый человек, а глазомер у меня не развит. Я не умею на глаз определять расстояния, я не уверена, какой высоты у нас во дворе деревья - пять метров или все сорок. Мне вполне достаточно того, что они заканчиваются примерно на средней высоте обычного дерева. Так и на кухне я никогда твёрдо не знаю, какой же объём займёт вот эта охапка спагетти, которая так серьёзно, но призывно желтеет у меня в руке, когда я запихаю её в кастрюльку. Как вообще можно знать наперёд, что эти две горсточки риса, приятно хрустящие в руке, займут потом всю суповую кастрюлю, оставив меж рисинками место разве что бульону, не давая супу обогатиться ни зелёным горошком, ни картошкой, ни вообще ничем больше. Этот рис всегда ведёт себя, как раковая опухоль, как невероятно эгоистичный коллектив набухших от своей гордости рисинок. Из-за постоянно совершающегося на кухне перехода из количества в качество мои супы часто превращаются в что-то вроде жидкого рагу. Ем я их обычно в одиночестве, так что возражать некому. И жареное я тоже предпочитаю с чёрной корочкой.
А сегодня на моём столе суп с клёцками. Клёцки как-то иначе проходят через переломный момент превращения количества в качество, потому что изначально начинают с выверенных количеств муки. Мои клёцки, кстати, сейчас экспериментальные, ржаные. При всей моей любви к ржи и экспериментам, клёцкам лучше оставаться консервативно пшеничными. Хотя даже если бы они были пшенично-белыми в этом мире стремительно идущих к господству доминантных тёмных генов, вряд ли вы бы узнали в них клёцки. Обычно их бывает штук семь. Я бы рада увеличить их количество, чтобы они не чувствовали себя одиноко среди толпы горошка и картошки, на которую я тоже не скуплюсь, но я не могу. Клёцки неоднородные: в них скрывается много сюрпризов. Никто не гарантирует, что на ложке над пропастью супа во ржи клёцка не окажется конгломерат чеснока. Я считаю, что чеснок в клёцках бодрит. Ещё они, клёцки, похожи одновременно на туманности, в хаббловских фотографиях которых люди из интернета любят искать черепа, лица, фигуры и знамения, и на стоп-кадры экспериментов с неньютоновскими жидкостями. Это всё потому, что я сбрасываю их в бульон с высоты своей вытянутой руки. Они достигают дна кастрюли, на своём пути выпуская ложноножки, хватающие горошек и прочие суповые штуки, и твердеют, сохраняя, таким образом, в своей форме память о полёте, стремительности, движении и потере скорости.